Все поместье сегодня копошится, будто встревоженный улей. Хелена с утра заходит в комнату белокурой девочки, помогает ей одеться в парадное платье, ловкими движениями причесывает ее и вплетает шелковые ленты в волосы, строго-настрого запрещает пачкаться — то есть, вообще почти полностью лишает юную Гильдегарду-Магдалену возможности двигаться, и та как дорогая фарфоровая кукла то подолгу сидит на месте, сложив ручки и спрятавшись в мечтания, то медленно прогуливается по коридорам, внимательно прислушиваясь к тихим переговорам, в которых упоминается слово «Люпин», а иногда и вовсе называют имя ее мамы.
В конце концов девочка не выдерживает, и идет в комнату пожилой дамы, где та сидит укутавшись в плед и что-то внушает дядьке Гильдегарды, Джонни. Оба, бесспорно (да разве может быть иначе?), рады видеть девочку и улыбаются ей — каждый по-своему. Она — мягко и с любовью, он — весело и ободряюще (знает, видать, как это сложно — ходить в праздничном наряде и не запачкать его).
- Бабушка Анастасия, - требовательно вопрошает белокурая девочка, - а зачем нам латинские волки, да еще и из Англии?
Старушка нервно усмехается, прежде чем понять, что же имеет в виду хорошо образованный  знающий языки ребенок.
- Это не волки, детка, это у них такая фамилия. Это семья, мы с ними дружим. Мама и папа — твои крестные родители, и мальчик у них твоего возраста.
- А почему я их до сих пор не знаю? Почему они так редко приезжают? - новое требование информации, а в ответ — непонятная, печальная улыбка, расшифрует которую девочка еще очень нескоро.
- Они занятые люди, детка, и живут довольно далеко.
А дальше следуют уже ответные расспросы, пожилая миссис Теккери интересуется успехами в учебе юной мисс, приехавшей на каникулы.
Так и проходит время до долгожданного звонка в дверь, переливчатая трель оглашает почти все поместье, и вся суета вмиг заканчивается, маги спешат к двери, чтобы встретить гостей если не всем многочисленным кланом, то его большинством.
Джон аккуратно вывозит кресло Анастасии из ее комнаты, а Гильдегарда придерживает для них дверь, но пока неуклюжее устройство катится ко входу, девочка все равно опережает своих попечителей, дабы занять законное место подле отца.
Тот гладит ее по плечу, а затем собственноручно идет (какая редкость!) помочь миловидной миниатюрной даме снять пальто, затем тепло здоровается с обоими прибывшими взрослыми, да и маленького мальчишку, жмущегося к родителям, удостаивает внимания.
Гильдегарда-Магдалена с любопытством разглядывает гостей, пока отец элегантно целует руку женщине, дружелюбно с ней разговаривая со всеми возможными красивостями этикета, и чуть более сухо отвечает на рукопожатие мужчины, участливо спрашивает, как те доехали, кивает на стоящих у дверей Теккери, напоминая гостям их имена, вместе с дядей Беном, родным внуком бабушки Анастасии, уже взрослым мужчиной, почти-почти таким же взрослым, как и сам папа, помогает нести чемоданы в их спальню, где гости поживут ближайшее время, а Гильдегарда все пялится и пялится на мальчишку, сгорая от любопытства.

Сероглазый мальчишка, когда его подтолкнула его мама, сделал шаг к Гильдегарде и, поймав ее руку, поцеловал ее, совсем как папа целовал руку приехавшей женщине.
Присевшая в реверансе юная мисс Теккери бросила требовательный взгляд на бабушку Анастасию.
Та лишь сомкнула веки, обозначая свое согласие, и Гильдегарда-Магдалена чуть сжала ладонь мальчика.
- Доброго дня, мистер Люпин! - белокурая девчушка сосредоточено копировала интонации взрослых, учивших ее хорошо себя вести, - Вы устали с дороги? Может, Вы согласитесь пройти ко мне в комнату, пока мы будем ждать обеда, который подадут примерно через час?
Регулярные тренировки позволили Гильдегарде переиначить детско-восторженное "привет, давай дружить!"
Краем глаза девочка заметила гордую улыбку отца в ее адрес, и вернулась всем вниманием к мальчику.
Едва тот ответил на ее слова, она изящно махнула рукой в сторону лестницы и пригласила его и словами: - Прошу, пойдемте со мной.
Гильдегарда, с трудом не срываясь на бег, легкой походкой устремилась к лестнице, и они с мальчиком опередили чемоданы и взрослых.
Входя в свою комнату, Гильдегарда подрастеряла часть того лоска, что должен был бы официально быть при ней неотступно.
Деловито высунула нос в коридор, когда Ремус зашел в комнату, проверяя, есть ли шанс, что кто-то может к ним заглянуть, и весьма довольная результатом (вряд ли о них вспомнят до обеда) закрыла дверь.
Войдя в свою комнату, на свою личную территорию, Гильдегарда еще разок с любопытством оглядела Ремуса и выдала уже весьма детскими щебечаще-девчачьими интонациями: - А где ты живешь? А долго вы ехали? А чем ты любишь заниматься, а какую ты музыку слушаешь?
Вопросы звучали требовательно, по ним легко было понять, что Гильдегарда привыкла получать интересующую ее информацию, однако искреннее, весьма посредственное детское любопытство делало их не такими грубыми.
Девочка не привыкла к гостям-детям в поместье, и тем паче таким, кто был тщательно обозначен всей ее семьей, как потенциальный друг.
Мисс Теккери привыкла доверять своим родным безоговорочно, и Ремус, едва успев перешагнуть порог их дома и попасть под ее ясны очи, превратился в нечто ценное для Гильдегарды.

Англия, - Гильдегарда кивнула, - знаю, конечно.
С новой волной любопытства она оглядела мальчика. Бабушка Анастасия всегда говорила, что люди, живущие на крошечном острове – который из конца в конец даже маггл может объехать за считанные дни – сильно отличаются от жителей Большой Земли – Континента. Однако, Ремус создавал впечатление совершенно нормального и ничем критично от нее самой, дядьки Джона и прочих-прочих знакомых не отличался. Гильдегарда на всякий случай пересчитала количество ног и рук, а заодно глаз и носов, но все было на месте.
Да и над ответом на вопрос девочки он задумался совершенно по-нормальному.
Я люблю узнавать новое, читать, а еще, … приключаться.
Я разную музыку люблю, а какую ты играешь?
Гильдегарда слегка сощурилась, приглядываясь к мальчику, не решаясь, рассказывать ему сокровенное или все-таки нет?
Однако, ход ее мыслей перебила следующая его фраза:
- Может быть, Вы мне, пожалуйста, сыграете?
Ты мгновенно смущаешься, как только речь заходит о музыке. Слегка пожав плечиками, ты неуверенно говоришь: - Я не очень хорошо играю…
Требуется еще несколько секунд, чтобы ты собралась, и решилась продемонстрировать гостю свои немногочисленные – ты надеешься, что пока немногочисленные – способности.
Забираешься на табуреточку, осторожно поднимаешь крышку с клавиш, словно боишься, что кто-то вырвется из-под нее.
Только на самом-то деле вырвется он чуть позже, тогда, когда ты коснешься холодных белых и черных полосочек, осторожно гладя их, умоляя послушаться – и тогда польется музыка.
Удивительный инструмент поет от твоих прикосновений, тебе очень сложно держать спинку ровно, ведь пока ты играешь, так хочется качнуться в ритм – но ты знаешь, так нельзя. Бабушка Анастасия была бы недовольна.
И ты просто улыбаешься, закрывая глаза, тихонько подпевая нежной и ласковой мелодии, летящей из пианино, стараешься дотянуться до края клавиатуры, ведь она тебе пока что великовата, чтобы едва стукнуть по трем клавишам, изображая неожиданно ворвавшиеся в мелодию высокие нотки.
Играть перед собой – проще. Выученные жесты рождают мелодию, осторожно окутывающую комнату.
Но мелодия кончилась, и Гильдегарда испуганно замерла. Конец музыки ее всегда шокировал, вот и сейчас – хотелось дальше играть, петь, хотелось дописать любимую мелодию до бесконечности.
Все такая же прямая, девочка повернулась к своему слушателю.
Ни единого признака презрения или отвращения на его лице не было – как раз наоборот.
Девочку это мгновенно сделало счастливой, и она быстро закрыла крышку, спрыгнула с табуретки и подбежала к заветному шкафчику. Гильдегарла открыла его створки и нещадно скинула аккуратно расставленные там на первом плане умильные плюшевые игрушки.
Сразу стали видны пластинки.
- Вот, - Гильдегарда показала свои главные сокровища Ремусу, - Beatles, Scorpions, Bob Dylan.
Подумала, немного помявшись, но все же решилась (папа ведь далеко, в другом крыле дома, обустраивает гостей): - Хочешь включу? Негромко, правда…