Ремус никогда в жизни, ни разу за все мародерсаие проделки, не испытывал такого головокружительного ощущения палева. Напротив, нашкодив с друзьями, Люпин был собран, вдумчив, серьезен. Легко и непринужденно разрешал сложные ситуации, планировал "пути отхода" и занимался прочими делами, требующими постфактум, после проказы или шалости, мозгов и сосреточения.
Но это случай был не такой.
Во-первых нашкодил не мародер - а точнее, не только мародер.
Во-вторых, мысли разъезжались во все стороны и выстраиваться в логичную цепочку ну никак уж не хотели.
В-третьих, Люпин чувствовал себя ну совсем уж полным идиотом из-за того, что скрываться надо было от Лилс. Ну что за идиотизм - скрываться от этого милого создания?- недоуменно вопрошал разум бегущего по коридору гриффиндорского старосту (суровое зрелище, хотя и нелепое). Лунатик отпросился с урока пораньше под каким-то весьма условным предлогом для того, чтобы все-таки застать Юнону мисс Ливингстон (придурок, не называй ее по имени, это, в конце концов, невежливо!) до того как к ней прилипнет Лу, и подружки будут везде холить парочкой, и застать одну без другой застать будет совершенно невозможно, и уж тем более нормально поговорить.
Нет, точнее, это Юнону мисс Ливингстон будет невозможно застать одну, Лу-то Люпин вполне успешно застанет одной в их гостиной поздно вечером или рано утром, а вот с рейвенкловкой так банально не получится.
Вот и прихолится выкручиваться.
Ремус притормозил у кабинета, стараясь отдышаться, торопливо поправил галстук и воротник рубашки, одернул ее к низу.
Помялся, перекатываясь с пятки на мысок и обратно, поправил манжеты и сползающую с плеча сумку. В итоге к концу урока, когда, негромко переговариваясь, студенты выходили из аудитории, Ремус выглядел идеально, насколько вообще мог. Даже значок старосты, осознав суровость ситуации, блестел словно новый.
Невиданное, кстати, зрелище для Мародера - выходящие из аудитории рейвенеловцы.
Они не вываливались, ломясь через дверь толпой, словно куда опаздывали, не орали, стремясь перекричать друг друга и даже (!!!) не ржали. Совсем не по-гриффиндорски.
Рейвенкоовцы полным составом шестого курса вообще были впечатляющим для Ремуса зрелищем.
У мародера даже на мгновение проснулось желание внести в эту идиллию хоть немного деструкции.
Впрочем, с субъективной точки зрения мародера - весьма субъективной, я не отрицаю - деструкция там была, целая толпа.
(что-то у меня сегодня туго с метафорами) А появилась "Толпа Деструкции", доводя до абсурда сумбур в мыслях Ремуса - ой ли в мыслях, Люпин? Ты адресом-то не ошибся? У простых смертных это называется эмоциями... – вместе с Юноной, длинноволосой маленькой старостой, появление которой таки-ввергло Ремуса в еще один ступор.
В любом случае, - решился Люпин другого такого случая нормально не предоставится.
- Ю! - начал окликать девушку Ремус(получилось такое весьма убедительное обращение), но запнулся, собрался с мыслями и поправился, - Мисс Ливингстон!
Дождавшись, пока та подойдет и будет возможность говорить не повышая голоса и не опасаясь любопытных взглядов всех рейвенкловцев, Ремус, внимательно, изучающе глядя на девушку, с искренним участием поинтересовался у нее:
Как Вы себя чувствуете? - в голосе слышалась явная тревога. Хотя мадам Помфри и выписала девушку еще вчера, Ремус был преисполнен тревоги.
Как ты себя чувствуешь после полнолуния-то, волчонка? И надо же было так не свезти - простыть именно в эти дурацкие ночи, да чтоб их! Я и сам как-то раз умудрился приболеть на полнолуние... это весьма неприятно... эдакий коктейльчик ощущений...

Не смотря на очевидность принятого вердикта школьной колдомедички, Ремус быстро, цепко оглядел Юнону с ног до головы, от веселых гетр до доброжелательных, аккуратных хвостиков (второе было особенно хорошо заметно по контрасту с хвостиками Лу, которая тоже любила эту прическу, но содержать ее в порядке хоть бы и два часа кряду была не способна). С одной стороны, диагноз-диагнозом, но зная учеболюбивых рейвенкловцев было легко заподозрить девушку в ряном желании поскорее покинуть б/к.С другой стороны, желание Лунатика жадно втягивая носом воздух (по счастью, это удавалось сделать бесшумно), запечатлеть милое личико девушки в памяти настолько надолго, насколько и вовсе удастся. Ведь другая такая возможность - созерцать мисс Ливингстон так близко в анфас - представится ой как нескоро. Затылок, там, может еще профиль - да были же у рейвенкловцев в конце концов пары вместе со студентами-львятами, но сопровождались они сидением Юноны за первой партой, а так же наличием Лу и Мародеров, что общению с миниатюрной красавицей не способствовало, а вовсе даже наоборот. Да и не решится он, и не успеет. До конца учебного года считай уже не дни остались - часы.
Запомнить бы… запечатлеть в памяти карие глазки, тонкие, некрупные черточки…
- Ну, мадам Помфри - настоящая волшебница во всех смыслах этого слова. Так что я наконец-то вернулась к нормальной жизни.
Осмотрев девушку, Ремус, улыбаясь,  кивнул: - Подтверждаю  диагноз.
А как Ваши пострадавшие товарищи? Мистер Блэк и мистер Поттер? Судя по их внешнему виду, прогулка в лесу для Мародёров получилась крайне... насыщенной, - подбирая слово, Юна сделала короткую паузу.
Лунатик пожал плечами: - Да все с ними в порядке, что там может случиться, они же Мародеры. Эти двое вечно ходят раненными, переживут и сейчас.
Насыщенной – сказала девушка, и вроде бы слово было столь обычным, но заминка перед ней успела скрутить Ремуса едва ли не до паники.
Ну что поделаешь, если Лилс умудрилась так не к месту появиться?
Ремусу было до тоски стыдно и до одури обидно за произошедшее, но он вполне понимал, что исправить-то все равно ничего нельзя. Впрочем, Лу вполне оправилась и могла общаться с Мародерами как и прежде, будто ничего и не изменилось – обмениваться шутками с Бродягой, дружить с самим Лунатиком и, бесспорно, собачиться с Сохатым, куда же они без того?
Впрочем, последнее у них получалось как-то неуверенно и невпечатляюще. Не ссоры, так, сориночки.
Впрочем, речь была не о том – Юнона запнулась, подбирая слово, но не стала указывать на то, что было очевидно – на ранения от когтей, травмы, не похожие на ушибы или что-то еще.
Какие же ты выводы-то сделала из увиденного?
Но Юнона ничего более не добавила, да и вовсе - едва подняла на Лунатика глаза.
Рядом со смущенной старостой гриффиндорец сам-то чувствовал себя смущенно.
Хотелось делать глупости, говорить банальности, но могли ли они выразить то, что ипытывает? И сумеет ли мисс Ливингстон понять гриффиндорца и его гриффиндорский язык?
- У Вас сейчас какой урок? Может, я т…Вас провожу? – Ремус с сомнением посмотрел на сумку, оттягивавшую плечо Юноны мисс Ливингстон скорее не потому, что она была тяжелой, а потому что рейвенкловка отчаянно оттягивала лямочку.
Ему неимоверно хотелось ее понести, но предложить дурацкую, глупую, детскую услугу иначе чем  взглядом он так и не решился.

Отредактировано Remus J. Lupin (2010-09-30 13:21:57)

Как же давно это чувство не посещало Люпина.
Ой как давно.
Вообще, надо сказать, почти никогда не посещало.
Сколько себя помнил Мародер – в своем собственно, внутреннем мире (который, надо сказать, волновал его больше, нежели всяческие внешние) он был взрослым.
Ну, конечно, всего лишь настолько взрослым, насколько мог быть сообразно его возрасту, но все же – а сейчас его ни на секунду не покидало ощущение того, что он ребенок, мальчишка. Не покидало с тех пор, как он с непробиваемо серьезным лицом отпросился с урока, а может и еще раньше – с той самой секунды, когда он понял, что не усидит спокойно, если не увидит солнечно-карие глазоньки на маленьком личике рейвенкловки.
А сейчас Мародеру отчаянно хотелось повыпенриваться перед Юнкой мисс Ливингстон, а может быть и вовсе – поорать, подергать за забавные хвостики, да что угодно.
А рейвенкловка – ну, Ремус, не тупи, как нормальная рейвенкловка – смущалась, жалась и отводила глаза. Вроде и разрешила ее проводить, но и сама, похоже, испугалась своего согласия. Вот и его молчаливого вопроса про сумку она просто не заметила – зато заметила свой развязавшийся шнурок.
Подержите, пожалуйста, - сумка все равно перекочевала к  Люпину, хоть и весьма нежданным образом. Мародер накинул ее на свободное плечо и с любопытством поглядел, как девушка зашнуровывается.
Когда она поднялась и, слегка удивленная, усмехнулась на забранную у нее сумку, Мародер кивнул, предлагая двигаться.
Ни малейшего желания спешить на урок, а значит, быстрее расстаться с мисс Ливингстон, Ремус не испытывал, но и стать причиной опоздания маленькой красотули ему не хотелось, но, по счастью, он знал способ хоть и частично, но совместить эти пункты.
- Как Вы, вернулись в учебный процесс? Хотя, - Лунатик весело усмехнулся, бросив косой взгляд на девушку, - Наверняка ведь вернулись. Мне всегда было интересно, как учатся рейвенкловцы? Наверное, как-нибудь не по-гриффиндорски.
Перед очередным поворотом Люпин притормозил и жестом пригласил Юнону вовсе не в тот коридор, что вел к кабинетам профессора Спраут.
- Вам нравится Гербология? – Люпин мучительно формулировал вопросы, пытаясь как можно дальше их отвести от первоначальной формулировки «а расскажи мне о себе пожалуйста все-все-все».
Торопливо оглядевшись и поняв, что вокруг никого нет, Лунатик слегка обогнал Юнону, рассчитывая, что та последует за ним.
Мистер Люпин, - спросила девушка голосом, полным любопытства, - А как Вы оказались сейчас в этой части школы?
А Вы,.. - Ремус задумчиво остановился перед стеной, - сейчас,… - он протянул руку к одной из балок, - увидите!
Победоносно улыбаясь, он нажал на балку, и часть стены бесшумно отъехала, открывая проход в темный и узкий коридор, резко изгибающийся прямо от входа.
- Добро пожаловать в Мародерский Хогвартс, - Лунатик вновь, на сей раз откровенно паясничая, широким жестом пригласил девушку идти вперед.
- Вот так мы и попадем к кабинету Гербологии вполне во время, а я еще и успею на…гм?... – Ремус вдруг осознал, что он впервые в жизни забыл расписание, - на свой следующий урок.
Тайные лазы Хогвартса были болезненной страстью Мародера, он пронюхивал каждый сантиметр Школы, проверял любые, даже самые сомнительные слухи, разыскивая ходы, которых еще не знала четверка друзей.
Любые свои достижения он с чувством заносил на карту, и потом мог еще почти день ходит довольный и спокойный, прежде чем пускаться в новые поиски. Ныне его «паранойей» был поиск тайного прохода из библиотеки в подземелья Слизерина, о коим кто-то случайно обмолвился. Проведение всех свободных минуток в библиотеке в столь предканикулярное время лишь добавило лоску Ремусовой репутации зануды и заучки.
Юноне он, после по правде изрядных раздумий, которые и были причиной его несколько рассеянного поведения (в добавок к куда более объективным причинам типа взволнованности) решил раскрыть тот лаз, что был наиболее полезен именно для перехода из класса в класс и более ни на что не годился. Большинство других были достоянием всей компании, да и имели свои, более проказливые и шаловливые предназначения.
Кстати, о лазах…
- Мисс Ливингстон, - тон получился серьезный и строгий – впрочем, он вполне выражал чувства юноши, - я думаю, вы и сами прекрасно понимаете, однако на всякий случай все же скажу, что очень рассчитываю на Вас в вопросе, касаемо выхода из школы, которым мы воспользовались, возвращаясь после полнолуния в Хогвартс.
Вам не стоит им пользоваться лишний раз, хорошо?
Потому что я не знаю, что сделаю, если почую твой запах в полнолуние. Мне кажется, что он-то меня сведет с ума гораздо сильнее, нежели запах Лу. Да Мерлиновы подтяжки, он и сейчас меня сводит с ума!

Отредактировано Remus J. Lupin (2010-10-01 14:12:37)

Ремус обреченно закрыл глаза.
Илиот. Кретин. Думать надо, что говоришь.
Только произнеся фразу вслух, Люпин понял, что уделил слову «полнолуние» в ней ключевое место. Очевидно ключевое — по меньшей мере, для любого, для кого это слово хоть что-либо значило. А если он прав, то...
Но Юнона заговорила вовсе даже о другом.
Только я ж не про маршрут спрашивала...
- А о чем? - с любопытством поинтересовался Люпин, сдержанно улыбаясь. Ему было до жути любопытно, как девушка переформулирует свой вопрос.
К тому же, она то ли очень старательно обошла тему полнолуния, то ли и вовсе не заметила.
Может быть, она все же не оборотень? - с надеждой подумал Лунатик.
Ему так хотелось, чтобы малейшая тень столь страшных, жестоких проблем, вовсе не подходящих для хрупкой девушки, обошла ее стороной, а не нависала над ней, пусть даже и только в его глупых-глупых мыслях, которые только и делали, что вертелись вокруг одной единственной темы — у кого чего болит тот о том и говорит. Только Ремус проявлял недюжую сдержанность, лишь думая об этом и не произнося вслух такое желанное:
- А ты тоже оборотень, да?
Ремус достал палочку и взмахнул ей, создавая весело светящийся огонек на его конце, прежде чем шагнуть следом за рейвенкловкой.
Ему потребовалось несколько попыток рукомахания прежде чем он сумел выбрать позицию, из которой свет бы осветил дорогу идущей впереди девушке и не слепил бы при этом его самого.
За дорогой следить пока что не было необходимости — коридор не разветвлялся — и можно было вернуться к разговору.
- Мне, как Вы можете догадаться, хотелось бы работать со своими друзьями, - рассудительно начал Ремус ответ с логических выкладок, - то бишь, у меня нет ни малейшего желания расставаться с Мародерами после окончания школы, -  Потому что я очень высоко цен их дружбу, и боюсь доверять новым людям — чуть было не ляпнул он, но не стал, он продолжил о более очевидном, - а эта компашка собралась в аврарат.
Ну, вот я и думаю, надо же их кому-нибудь латать.
В пределах Хогвартса мы как-то более-менее обходимся своими силами плюс поддержкой мадам Помфри, - опять вспомнились следы от когтей на Поттере. Как же это бесконечно вежливо с твоей стороны, не спрашивать, что там случилось, - с благодарностью подумал Люпин, не зная, как выразить эту мысль вслух, - но со временем растут не только мародеры, но и масштаб их проделок, а следовательно, и способы лечения вскоре им понадобятся на более профессиональном уровне.
- К тому же. Это отлично сочетается с моим увлечением медициной, - честно признался Ремус, - больше всего меня привлекает хирургия, но и в целом — вся колдомедицина мне очень интересна.
На вопрос о проходах Люпин блаженно улыбнулся: - Ну, не то, чтобы их больше, чем обычных коридоров, но достаточно, чтобы занимать Мародеров с первого курса и по сей день. Нам направо, - прокомментировал он внезапно вынырнувшую из темноты развилку.
На просьбу про выход через Хижину Юнона и вовсе отреагировала отвлеченно.
К тому же, что я забыла ночью в лесу?
Ремус аж зажмурился, с усилием смыкая губы, с которых едва-едва не срывалось: ооо, мне тоже хотелось бы это знать!
До сих пор не могу понять, за каким лешим меня понесло ночью с целью "вынь да положь прогуляться в лесу"... Жар в компании с бессонницей творят странные чудеса.
Ага, - Ремус сочувственно посмотрел на затылок с каштановыми волосами, вновь возвращаясь к своему подозрению, - а уж в сочетании с полнолунием просто УДИВИТЕЛЬНЫЕ чудеса... злые только какие-то.
- Это еще одна из причин моего желания стать врачом, - вдруг озвучил Ремус конец собственной цепочки мыслей, - я хочу искать лекарства от... - Рем запнулся, проклиная все на свете, начиная со своего нежелания поговорить начистоту и заканчивая женственностью идущей перед ней девушки, которая до пьяности его привлекала, - от странных чудес, - иронично закончил Люпин свою фразу.
- Я-то ладно, я с лесом дружу, а вот что там забыла Лилс в такое время! Ну да ладно, что это я... у неё и надо спрашивать,
- Ну, отчего же, - вновь улыбнулся Мародер, - Она, к сожалению, увидела как мы выходим из гостиной, и, волнуясь за нас, пошла нас искать.
Ну же, спроси, что мы там делали,- выл и скулил внутренний голос, - потому что я не смогу тебе прямо соврать. Потому что тогда я сделаю то, что мне неимоверно, до боли хочется произнести вслух — правду...

Есть вещи, о которых нельзя говорить вслух.
Нельзя, нельзя, нельзя.
Желание говорить о них приходится мучительно искоренять, изживать из себя, отторгать саму мысль о возможности подобного.
Первое время Ремус до бесконечности, до одури, до глупости обсуждал с родителями его ежемесячные «прогулки», детально, до мелочей, описывал все свои ощущения, слова «оборотень», «Зверь» слетали с его губ чуть ли не чаще, чем слово «я».
Потом это как-то враз оборвалось. Люпин научился молчать о том, о чем, в общем-то, объективно же молчать следовало – наобсужался уже вдоль и поперек. Или просто – подрос еще немножечко, еще на шаг отступил от общепринятого, такого протяжно-безмятежного понятия детства.
В тот единственный раз, когда нужно было четко, в открытую обсудить с парнями его проклятие, Ремус мучительно выдавливал из себя непривычные, забытые слова, будто их звучание могло приманить еще какие-то злобные силы на голову бедолаги, и с тех пор не повторял, благо, мародеры – не идиоты, и лишний раз вызывать Лунатика на откровения, столь напрягающие его, не станут. Ремус был бесконечно благодарен друзьям и облегченно вернулся к привычному ходу вещей, не включающему ни единого напоминания о его проклятии за исключением самих полнолуночных прогулок.
Впервые за долгие годы безумно хотелось опять об этом заговорить – как тогда, с родителями, от сиюсекундного момента, и до одури, выкладывая все мельчайшие подробности, любые воспоминания, сохранившиеся после мучительного изменения тела, хотелось подобрать слова и для самого оборота – только вот хотелось совершенно отдельно от реального разговора.
Ну не было у Ремуса слов, обозначающих то, что происходило с ним – они давно уже изжили себя, стерлись из памяти, как была позабыта с ними сама возможность говорить про оборотничество.
Реальность существовала отдельно от того ада, что навещал Люпина ежеполнолуночно.

Не как, а почему, - хмыкнула девушка.
- Чтобы поговорить с Вами, - хмыкнул в ответ Ремус. Скрывать очевидное было как-то уж крайне глупо, да и если возник вопрос – почему бы не услышать реакцию на ответ? Люпин с любопытством смотрел на затылок – максимум зрелища, ему доставшегося, пока они шли по коридору.
- А налево спуск к кабинету Зельеварения, - с готовностью отрекомендовал Лунатик с плохо скрываемой, но сдержанной гордостью за лабиринты родного замка и его их знание.
- От странных чудес? - переспросила она. - Что ты имеешь в виду? И бессонница, и простуда, лечатся, - нахмурившись, продолжила девушка. После чего решительно остановилась и развернулась лицом к Мародёру. - О каких чудесах ты говоришь? И... что вы, всё-таки, делали... той ночью в Запретном лесу?
- Мародерили, - решительно отмахнулся от последнего вопроса Люпин, пытаясь переместить руку со светящейся палочкой, чтобы она не занималась идиотским делом по ослеплению обоих остановившихся студентов (мисс Ливингстон так резко остановилась, что Лунатик на нее даже немного налетел).
Плюнув на комизм собственных жестов (желаемого эффекта достичь все равно не получалось, а палочка, как назло, будто засветилась еще ярче) Ремус опустил руку, отводя свет в сторону и посмотрел рейвенкловке в глаза:
- Юна, я о том, что ты умудрилась посреди ночи выбраться из больничного крыла и дотопать до Темного Леса, а ведь у тебя был жар, и провести там достаточно времени, чтобы насквозь промокнуть – боюсь предположить, сколько именно. А Темный Лес не просто так назван Запретным, Юна, ау, туда нельзя вот так просто шляться! Да Мерлиновы портянки, уж не хрупкой миниатюрной девушки точно! – Лунатик осознал, что отчитывает кареглазую старосту, и сам себя оборвал, резко меняя интонацию – он не Лилс, и свое беспокойство мог выражать и более доступным способом, - Ты даже не представляешь, как я за тебя волновался. Ты ведь заснула по дороге до замка, - Люпин встревожено переводил взгляд от одного карего глаза на другой, говоря мягко и искренне обеспокоенно, - Мне страшно представить, что бы с тобой было, не наткнись ты тогда на нас. Пожалуйста, не подумай, что я пытаюсь геройствовать и изображать спасителя, но… это правда ужасно. Да, лишь гипотетически, да, ничего особо плохого не случилось, но можешь смело подписываться под словами Джея – я – фигов перестраховщик, и я не желаю и мысли допускать о том, что кто-то вот так пойдет прогуляться в подобном состоянии,..

Особенно ты, - выдохнул Ремус, завершая свою речь, и только теперь понимая, что заговорил вовсе не о том, о чем собирался.

песня (с) Кошка Сашка
Как наяву вспомнился прошлый учебный год – собственно, самое его начало – и Мальвинка, тогда еще почти целиком прятавшаяся за свою по-испански изогнутую Альгамбру – гитару, рассчитанную на взрослого музыканта (за год белокурая девчонка чертовски вытянулась, и ростом нынче могла померитьcя c любым из Мародеров, но тогда казалась пигалицей, едва соизмеримой даже и с Лу).
Перебирая струны почти плачущего инструмента, она вдруг запела песню, как специально обращенную к Лунатику. Он тогда замер и не мог пошевелиться,
скованный словами,
как сейчас.

Слушайте дети печальную сказочку,
Я постараюсь, чтоб вы не расстроились.

Ремус поморщился, и отмахнулся, окончательно ослепив себя этим чертовым взбесившимся огоньком: - Да ну, что ты, какие уж тут извинения, я не о том…

В ней говориться про странного мальчика
Просто не знавшего этой истории.
Звоном трамваев прошитые улицы,
Ветер колотится в маленьком городе,
В жизни обычного мальчика-умницы
Вечер ни чем не отмеченный вроде бы.

Почему я? Что я такого сделал? Ремус давно уже перестал задавать эти пустые, бессмысленные вопросы. Только выл их иногда на луну, когда хватало мозгов хоть о чем-то думать, когда стр-рашный человеческий запах не перебивал его, разгоняя жалкие остатки рассудка…

Лучше скажите, кому по нраву
Жалкий скулеж, или плеск осколков?
Там, за заборами шла расправа,
Там, в переулке, травили волка.

Песня холодной хваткой сжимала сердце,
не хуже заклятья Incarcerous связывала по рукам и ногам, и не только затыкала рот, но и сжимало горло, не позволяя даже вздохнуть лишний раз.

Зрительный зал наслаждался потехою –
Только расправившись с пойманным мстителем,
Глупый щенок, в обстановку не въехавший
Скалил клыки и бросался на зрителей.
Запахи улиц кружились орбитами,
Больше ему ничего не запомнилось.
И не заметил он, кто его вытащил,
Он только понял, что детство закончилось.

Давно уже понял. Давно уронил, растерял все что только может быть детского. «А что это Люпин такой серьезный?» «Да он просто на год старше своего курса…»
Снитч вон тоже на год старше своих была, но что-то серьезности это ей ни в жизнь не добавляло… Здесь было другое…

Но никогда не забудет серый
Как предзакатному вздоху внемля,
Черным асфальтом покинув зверя
Кровь, как на ощупь искала землю…

…когда кругом кровь,…
Кровь?... Откуда тебе знать?...как пересчитываешь, едва живой с перепугу, друзей, как хватаешь и трясешь за плечи первого перевоплотившегося Мародера, пытаясь выяснить, что ты убил – или – убереги Годрик – кого…

Школа и двор, и окрестные улицы,
Маленький город не верящий вроде бы…
Не проверяй их, малыш, не безумствуй.
Ты одинок в своем истинном облике.
Он не послушал стороннего мнения,
Он все хотел быть хоть кем-нибудь понятым…
Надо ли дальше рассказывать детям?
Надо? Тогда продолжаю историю:

Ведь он давно уже запретил себе даже думать о том, что он не один. Мародеры обрушились на Лунатика внезапно, своим пониманием шокировали его. Совершенно выбили из колеи, заставляя едва ли не скулить от счастья, и Лу… разве она отвернулась от него?...
Но дело даже не в этом.
Есть одиночество – отсутствия дружбы, и Лунатик был счастлив сказать, что его оно не тронуло, а есть одиночество… совсем другого рода…ведь при всем своем сочувствии, ни Мародеры, ни рыжая кошка не знали и не понимали, что творилось с Ремусом. Что значит оборотень, каково им быть, и это значило – Люпин ощущал одиночество непонимания.
Иногда, бродя по лесу, он ощущал какой-то запах… едва уловимый, будто кто-то – какой-то Оборотень – прокрался где-то на самом краю той территории, что мог охватить нюхом Зверь Ремуса,
это с трудом, мучительно вспоминалось днем, больше похоже было на сон, нежели правду, и Ремус морщился, думая «ну что за бред? Конечно, здесь нет никаких оборотней…»
Не проверяй их, малыш, не безумствуй.
Ты - …
…одинок?...

Люди его сторонились сами,
Люди смотрели, что будет в полдень,
Люди в него бросали камни,
Люди его называли: «Оборотень!»

Это слово тогда, в куплете песни, так легко сорвалось с губ Мальвины – Ремус едва не вздрогнул. Он-то не мог его произнести… не был способен…

- Кто такой Тони? – рассеянно спросил Лунатик, щурясь, пытаясь вглядеться в стоящую перед ним миниатюрную фигурку.

А он говорит, что опять вернется,
Что он плевал на людские толки,
Чтобы ночами светило солнце,
Чтобы друг-друга знали волки.

- Юна,… мисс Ливингстон! – изогнуться, чтобы заглянуть в карие глаза, поймать ее взгляд, который так сейчас был необходим. Встревоженные, тепло-карие глаза, огромные и такие...

Пой-вой,
через ночь бежит опять домой электричка,
Дом мой у дороги
двери мне распахнет привычно,
Пусть путь
был кровав, бессмыслен, но не зря проделан,
Пусть вздох
сбережет для нас последняя струна,
Дай Бог,
чтобы каждый брат сумел заняться делом
Пусть нам
светит Волчье Солнце – круглая луна…

- Ты – оборотень? Ты тоже оборотень? – торопливо чуть ли не выплюнуть слова, боясь, что они опять застрянут, что опять не получится их произнести, и еще, в десятки раз больше боясь, что ошибся или, может быть, даже больше - в сотни миллионов раз – что оказался прав.

Отредактировано Remus J. Lupin (2010-10-08 14:22:29)

Ну, что, услышал, да? Доволен? Ты не один такой! Так где же твоя радость?!
Ремус как-то безнадежно взирал на маленькую девушку, все прятавшую и прятавшую свои глазки от него.
Ну, вот, ты, оказывается, не один во всей школе мучаешься каждое полнолуние, каждое полнолуние понимаешь, что у выражения "вывернуться наизнанку" может быть жутковатое, мерзкое значение, которое, дьявол подери, и врагу не пожелаешь.
Не ты один мучительно сдерживаешь бешеный характер, рвущийся наружу, не ты один боишься выдать себя посторонним и боишься за всех этих посторонних, которых ты можешь ранить а то и убить во время Ночей, и еще сильнее боишься за родных, которым может достаться много более...
Где же твоя радость, Люпин?
А радости никакой не было. Ни радости, ни какого-либо ее подобия, ведь хрупкая девушка вовсе не подходила на роль ночного монстра.
А что, кто-то на нее подходил?
- А я так надеялся, что ошибся, - хрипло выговорил гриффиндорец, проклиная себя всеми на свете словами, словно именно его предположение и было всему виной.
- А почему тоже? - тихо спросила Юнона.
- Потому что как и я. Я... тоже, - Лунатик вздохнул, понимая, что еще раз не выдавит из себя это проклятое слово, - Поэтому мы и были тогда в лесу, поэтому Джеймс и может теперь похвастаться шрамами от когтей - моих когтей, - Ремус быстро выложил по возможности все, не таясь. Больше не таясь. Потому что это было противно, даже омерзительно, и - по счастью! - больше не нужно.
- Бедолага, - зябко жмущаяся девушка вызывала в Ремусе острыми приступами тоску до скулежа и густое желание сделать что-нибудь, чтобы ей стало хоть на грамм легче.
Это хорошо, что пошли они по тайным проходам. Иначе так бы и говорили мало что значащими витиеватостями и иначе Ремус, быть может, и не решился бы: Лунатик сделал шаг вперед, будто лбом пробиваясь сквозь стену, что их разделяла, обнял и прижал беззащитно сжавшуюся девушку к себе, гладя ее по каштановой макушке, накрывая руками, пытаясь то ли согреть ее, то ли и вовсе спрятать.
От этого не спрячешь, - издевательски хихикнул внутренний голос, - и не пытайся.
Но не пытаться Люпин не мог.

-  Вот черт! – с весело горящими глазами и весьма палевным выражением гриффиндорского лица («шалость удалась!») Лунатик родным жестом лучшего друга запустил руку в волосы. Восклицание скорее означало восторженное удивление, нежели было ругательством, коим должно было быть в теории. Задрав палочку повыше, Ремус кивнул на коридор: - Да вон, посмотри, выход уже близко. Пойдем скорее!
На душе было почему-то легко и весело, будто только что какой-то сложный жизненный вопрос разрешился наилучшим образом. А может, так и было?
Оба студента торопливо отшагали до конца коридора, и Лунатик выпустил Юнону из темноты тайного лаза на свет предкабинетных коридоров.
- Нам сюда, - положив руку на спину мисс Ливингстон, Ремус несильно подтолкнул (скорее - просто повел) девушку в нужном направлении.
За поворотом вполне внезапно оказались искомые теплицы.
- Будем надеяться, Помми сегодня не особо злая, - слегка виновато улыбнулся парень рейвенкловке.
- Мисс Ливингстон, - легким, быстрым движением Люпин провел от ее спины по руке, ловя маленькую ладошку, глядя в карие глаза и привычным жестом поджимая губы - как и всегда, сдерживая все свои эмоции, запрятывая их мерлин-знает-куда, - я буду ждать следующего учебного года, как ничего и никогда прежде.
С сожалением отпуская руку Юноны, Ремус вернул ей  сумку, развернулся и широкими шагами устремился на собственный урок.
Его губы едва тронула легкая полуулыбка, не мимика - так, смутная тень чувства, взгляд был устремлен вниз и вбок, привычно пряча выражение серых глаз от всех и любых взглядов – у Ремуса что-то творится на душе? Да что Вы, он как всегда абсолютно спокойный.
Вот, вроде и идет студент-гриффиндорец, а вроде и не особо, ни воплей, ни дерзких вызывающих взглядов, ни едких реплик, даже шума шагов не слышно – что уж там говорить о мыслях, ни одна себя не выдаст.
Будто до конца оправдывая странное, блеклое впечатление, после легкого взмаха палочкой (Alohomora!) Лунатик легко нырнул под портьеру и вовсе исчез из виду.
Какой урок был у него следующим он так и не вспомнил, но, право слово, мир не умрет, если он прогуляет. Ну даже если с него снимут баллы в этот прелестный, солнечный весенний день, это уже не играет ни малейшего значения.
Люпин тряхнул головой.
Да и не снимут. Что он, не Мародер что ли, отбрехается как-нибудь.